Богатство, не подверженное инфляции

Богатство, не подверженное инфляции
Фото: ozersk.ru

70-летию ФМБА России посвящается...

Антонина Прокофьевна НИКОЛАЕВА родилась в Ленинградской области. Отец её работал на Мурманской железной дороге.

Когда Тоне было около полутора лет, отец переехал работать на строящийся Сясьский целлюлозно-бумажный комбинат (с 1992 г. — город Сясьстрой) и перевез туда всю семью.

Пять школ и война

Отец работал на целлюлозно-бумажном комбинате, считался пилоправ: он направлял работу циркулярных пил. Был очень хорошим работником, и даже когда в 1935 году проводили радио всего в нескольких домах, в том числе провели и к нам. И все соседи приходили к нам слушать радио.

Мама до войны не работала, потому что в старые времена женщины у нас занимались домашним хозяйством.

У нас был рабочий поселок городского типа. Огородов не было, дома — только двухэтажные. Работы по дому хватало. Нас было четверо детей, а когда началась война, и отца сразу же взяли на фронт, мама стала работать (поскольку никакой специальности у нее не было) сторожем в детском саду. Образование у нее было начальное. Она, конечно, грамоту знала, письма писала, она кончала еще церковно-приходскую школу. В Ленинградской области это было очень развито и там, по-моему, неграмотных-то людей не было. А когда мы приехали сюда, то попадались бабушки, которые вообще грамоты не знали.

Очень жалко, что так рано погиб отец. Всего сорок два года ему было. Сестра старшая у меня была очень большая умница. Помню, был разговор до еще войны (мне десять лет было), она собиралась в институт. Но, правда, не случилось, институт закончила только я, со своим настырным характером. Потому что только на стипендию, без всякой помощи, это было непросто…

— День Победы помните?

Представляете, не очень почему-то. Хотя мне было уже пятнадцать лет, мы тогда жили в Кировской области. Радио у нас там, конечно, не было… Но почему-то я не помню…

— А начало войны?

Да, начало помню. Помню, как мы в эвакуацию поехали, нас около Тихвина пытались разбомбить, но, слава Богу, мы проехали, и скитались по Кировской области.

Один год жили в домике, сколоченном из досок, даже зимой… Печку топишь пока — тепло… Привозили большущие дрова, и мы с сестрой, которая младше меня на шесть с половиной лет, пилили их двуручной пилой. Сестре было лет шесть, а мне лет двенадцать с половиной, и помню, как я возмущалась, что она плохо тащит пилу. Я-то еще бревно держала одной рукой, а другой тянула пилу, а она-то двумя руками…

Мы сидели под одеялами, освещения, конечно, никакого не было. Сидели с лучиной, даже не со свечкой, а с лучиной. Как-то уголек попал на одеяло и прожег его…

Когда году в 1944-м нам дали комнату в бараке, мы были очень рады. Несмотря на то, что зимой у нас в ведре замерзала вода. Утром расколотишь лед сверху, умоешься…

У нас была двухкомнатная квартира до войны, потому что отец был хороший работник. Отдельная квартира была редкостью, чаще жили с соседями, с подселением. В нашем подъезде мы одни жили в отдельной квартире.

Но раз мы вернулись после войны уже без отца, нам дали только одну комнату в этой же квартире. Мама не захотела в другой дом, да и в любом случае нам предлагали только одну комнату. Она просто хотела в свою старую квартиру въехать. Вот такие дела…

Секретная учеба

— Во время войны мы четыре года находились в эвакуации в Кировской области, в разных населенных пунктах, и поэтому я успела в пяти школах поучиться.

Сначала три класса окончила в Сясьстрое, четвертый — в деревеньку Черные Чижеги в эвакуации приехали. Там всего десять домов было, и поэтому в школу ходили километра за четыре в деревню Злобино. Пешком. Нас туда не возили. Там я четвертый класс окончила.

Потом мы переехали в село Чепца, там я окончила пятый класс, вскоре переехали в Кирово-Чепецк (теперь это тоже город, а тогда этот населенный пункт назывался «Кирово-Чепецкая ТЭЦ»). Там уже я окончила шестой и седьмой класс. Это был 1945 год. Восьмой, девятый и десятый классы окончила в Сясьстрое.

И как только война закончилась, мы вернулись обратно в Ленинградскую область.

В 18 лет я пошла поступать в институт. Выбрала Ленинградский технологический институт им. Ленсовета.

— Из каких соображений?

Потому что там была стипендия повыше, чем в гуманитарных вузах. Кроме того, там (об этом еще в справочнике было написано) всем поступившим предоставлялось общежитие.

А так как у меня отец погиб в 1942 году на фронте, содержать меня никто не мог, я училась все время на стипендию.

Поступила в 1948 году, окончила 23 декабря 1953 года. По физико-химической специальности. У нас обучение было пять с половиной лет. В 1948 году это был первый набор на новую специальность, которая была связана с радиохимией, радиофизикой и поэтому мы учились на один семестр дольше, чем все остальные.

И так как по спецпредметам своих преподавателей у института еще не было, то нам читали лекции преподаватели из радиевого института (это, наверное, вообще самый первый институт данного направления в Союзе).

— Он тоже находился в Питере или в Москве?

Нет, конечно, в Питере. Все первые радиофизики — с Питера. И Иоффе, и Курчатов — все они из Питера. Потом Курчатов в Москву переехал. А лекции нам по ядерной физике читал Константин Антонович Петржак. Доктор физико-химических наук, профессор, бывший когда-то аспирантом у Игоря Васильевича Курчатова. Эти лекции по спецпредметам проходили на «закрытой» кафедре.

— Что это значит?

Нам нельзя было конспекты выносить из помещения, потому что та информация, которую мы получали, считалась секретной. Самое обидное, что когда мы окончили институт, нам эти конспекты также не выдали. Ссылаясь на секретность. А в открытой литературе этой информации не было. Хотя какая там секретность, если там была одна теория?

Тем не менее, что запомнили, то и запомнили. Я пришла работать по специальности, но тогда еще литературы никакой не было. Даже, наверное, слово «радиоактивность» считалось секретным.

По «почтовым ящикам»

— Куда вы попали после института?

После института меня направили работать в «почтовый ящик №39» — в Пермь, а потом я вышла замуж и в 1955 году приехала в Челябинск-40.

И в ноябре 1955 года я приступила к работе в физлаборатории, так называлась до 1971 года промсанлаборатория (ПСЛ).

Тогда в ней работали единицы. Заведующим у нас был Михаил Федорович Плотников, техник-физик Мария Ивановна Заходова, техники-химики Зиновия Алексеевна Казанцева и Светлана Васильевна Монахина, пробоотборщик Николай Александрович Белкин, санитарка Зоя Петровна Волкова. Вот и весь штат.

— Таким составом и работали?

Уже с 1956 по 1958 год очень быстро штат разросся. Пришли три техника-физика дополнительно: Лидия Ильинична Расщектаева, Лидия Александровна Гудкова и Вера Федоровна Струкова. Пришли пять техников-химиков: Любовь Кронидовна Чурина, Ангелина Ивановна Пугина, Эмилия Михайловна Рожкова, Валентина Яковлевна Ямпольская, Нина Константиновна Белизина.

Техник по ремонту Михаил Ефимович Гудков пришел, санитарочка еще одна — Людмила Васильевна Волокушина и несколько пробоотборщиков.

В 1957 году пришла инженер-химик Агния Ивановна Люханова, а в 1958-м два инженера-физика Ольга Ивановна Терновская и Зоя Георгиевна Ефименко. Тогда уж с физикой я вообще распрощалась (смеется).

Почему?

Инженер-химик я по специальности. И меня в институте учили как инженера-химика, но по новой специальности преподавали дополнительные физические предметы. А так как я была первый инженер, то и приходилось заниматься всем.

— Чем же вы занимались?

Мы определяли радиоактивность. Чтобы было точно, мы определяли в пищевых продуктах калий, то есть вычисляли из общей активности естественную радиоактивность калия-40. Так продолжалось до аварии 1957 года, потом уже калий никакой роли не играл, потому что не только продукты, а все пробы были очень радиоактивные, и такая мелочь, как калий-40 уже не играла роли…

Проб было очень много. Поэтому нам отвели комнату в подвале, там сделали стеллажи, и мы туда доставляли пробы и по мере возможности исследовали. Проб было настолько много, что часть переходила на следующий год.

— Отбирались пробы в том числе и продуктов?

Пробы воздуха, воды, почвы, продуктов (например, хлеба, молока, овощей, рыбы из окружающих озер), зерна, травы, сена, словом — на любой вкус (смеется).

Через какое-то время в ЦЗЛ появилась методика определения стронция. Нам тоже хотелось бы ее иметь, но из-за секретности (хотя мы и делали одни и те же пробы) нам ее не давали. А самим нам разрабатывать методику было некогда: очень много было другой работы.

В 1963 году к нам пришла инженер-химик Мария Ивановна Савченко. Она до этого работала в лаборатории радиоизотопного завода (завод №45) и принесла оттуда нам методику определения стронция. А методику определения цезия мы с ней разработали уже вместе. И получилось, что кроме общей активности мы стали определять содержание стронция-90 и цезия-137. Этого по тем временам нам было вполне достаточно.

— То есть по содержанию хотя бы вот этих двух элементов судили об уровне загрязненности?

Да, они же вносят основной «вклад» на нашем производстве. Например, на производстве в Томске есть еще и йод, а у нас йода нет. У нас два этих изотопа осуществляли основной вклад, поэтому их и определяли.

— Как менялся потом штат?

Штат у нас мало менялся. Некоторые по двадцать лет работали, некоторые — по тридцать. Часто менялись только пробоотборщики. Работы, конечно, было много, но работали мы дружно. И кроме работы (а работали мы тогда в режиме шестидневной недели) была производственная гимнастика, десять-пятнадцать минут. Когда перешли на пятидневку и стали ходить обедать в столовую, то гимнастику отменили, посчитав, что достаточно «естественной» гимнастики.

— Гимнастика была по радио?

Нет. И я думаю, не только в нашей лаборатории, так в то время принято было. У нас обучили этому делу одну техника-химика, и она гимнастику проводила. С радио мы были не связаны.

Так сложилось, что в моей группе с 1958 г. По 1984 г. на должностях техников было несколько специалистов с высшим образованием: Валентина Яковлевна Ямпольская, Татьяна Степановна Ермолаева, Нина Александровна Хуснуллина, Татьяна Александровна Заречина, Елена Владимировна Витомскова. Правда, на мое место они не больно рвались, пока я работала.

— Почему?

Потому что у нас все-таки разрыв был в уровне знаний большой.

Условия на фоне «фона»

Кроме работы, мы проводили и концерты самодеятельности. И это не только наша лаборатория, а вся СЭС. И с удовольствием ходили на демонстрации.

И, например, перед майскими демонстрациями пробоотборщики нам приносили ветки березы и к 1 мая на них появлялись листочки. Мы из бумаги делали белые и розовые цветочки, привязывали к веткам и ходили с ними на демонстрацию.

Еще мне очень хорошо запомнилось, что иногда мы делали выезды на природу. Организатором была заведующая эпидемиологическим отделом Маргарита Капитоновна Яцевич. Заказывали автобус, закупали продукты, брали всевозможную посуду. Это было по воскресеньям (в те времена, когда еще была шестидневка). Рано утром выезжали, приезжали вечером. На костре готовили самую элементарную еду и чай. И эти поездки очень нравились детям. Костер, романтика…

Ездили по Свердловской области, в том числе на мраморный карьер под Сысертью, на Средний Таганай ездили, на Егозу. А дорогой всегда пели. Всегда кто-то был запевалой, остальные подпевали, и дорога казалась очень быстрой.

На очередном юбилее СЭС (не помню уже, двадцать пять или тридцать лет исполнялось) торжественное мероприятие проходило в клубе им. Ленинского комсомола. Там был и конкурс художественной самодеятельности между отделами, и кулинарный конкурс был (надо было продемонстрировать какое-либо изделие), выступали дети наши дошкольного возраста.

Большим событием стало открытие нового нашего здания. Все отделы старались нас с этим поздравить, и там у нас впервые были танцы. Под магнитофон. Места там было много.

Коллектив был дружный в моей группе и вот, например, Ямпольская уже лет тридцать пять живет в другом городе, Рожкова — лет двадцать-двадцать пять. Они приезжали раза по два сюда потом. Ямпольская последний раз была в городе в 1994 г. на 40-летии лаборатории, а Рожкова — в 2007 г. на 60-летии СЭС. Но мы до сих пор перезваниваемся, не меньше четырех раз в году. По праздникам, в дни рождения… Так что, они все еще не забывают. Только теперь, когда просят передать кому-нибудь привет, получается, что уже почти некому… Вот такие дела.

— Условия работы в начале отличались?

Конечно, условия работы у нас в старом здании были плохие. Комнаты были маленькие, стол стоял у окна, с одной стороны по стенке идет вытяжной шкаф, а с другой — лабораторный стол. Между ними проход не больше полуметра. И вытяжка работала очень плохо (у меня в группе было так, не знаю, как в других).

Иногда приходила ко мне врач Ирина Ермиловна Вяльшина и говорила: «Вот если бы у меня на заводе, который я курирую, были бы такие условия, я запретила бы работу»… А мы в таких условиях работали почти двадцать лет, потому что через двадцать лет примерно построили новое здание (по-моему, в 1974 году), там конечно, и комнаты большие, и вытяжки нормальные.

— Как происходило техническое развитие лаборатории?

До новой лаборатории мало, что менялось. Потому что новое нам и ставить-то было некуда. Так что, какое было оборудование, на том и работали. Больше, наверное, менялось физическое оборудование. А химическое менялось мало, даже когда мы пришли в новую лабораторию, там были только что полученные вытяжные шкафы у нас, а так все остальное… Там нечему было меняться.

— Работы по-прежнему хватало?

Работы всегда было много… После аварии 1957-го мы какое-то время работали в две смены. Большинство. Конечно, это было неудобно, потому что возраст-то у всех у нас был примерно до тридцати пяти, у всех были маленькие дети, оставлять было не с кем.

— Пробы с «фоном» часто попадались?

Однажды принесли на замер пробу, бежит Лидия Александровна Гудкова: «Вы мне что принесли за пробу?!» — «А что такое?» — «Счетчик зашкаливает, не могу ее замерить!»

Посмотрела, это оказалась проба свинины из населенного пункта на р. Тече. Пищевых проб таких, чтобы зашкаливал счетчик — были единицы, конечно. А таких проб, где «фонила» трава, земля, зерно — таких встречалось побольше…

«Улетай, туча, улетай…»

— Как менялась радиационная обстановка после 1957 года по вашим наблюдениям?

Конечно, сокращалась. Ведь почему она зашкаливающая была: привозили пробы с восточно-уральского радиоактивного следа (ВУРС). А город, слава Богу, под него не попал. И потом, конечно, довольно быстро пробы стали менее активными.

Количество проб не уменьшалось, их отбирали и в совхозах наших — Кулуево, Бурино, ОНИС… Три совхоза мы контролировали. Но проб большой активности уже не было. И даже с садов не было таких проб. Это было временное явление, от силы — года два, когда встречались отдельные «зашкаливающие» пробы. А потом были пробы обычные.

— Всегда много ходило слухов про сады в поселке №2. Дескать, рядом завод №20, земля грязная…

Вы знаете, из садов мы пробы очень редко брали. В садах поселка №2 могла быть больше альфа-активность, а мы ее не могли определять. Так что я ничего не могу сказать про татышские сады. Слышать — слышала, а сочинять ничего не буду.

— А к калию так потом уже и не вернулись?

Посчитали, что нет смысла. Почему? Если малоактивная проба, то калия может быть большинство, может быть даже 90 процентов. Но раз она малоактивная — она вреда не приносит. А если радиоактивность проб большая, то активность калия там составляет сотые доли процента, так что и говорить не о чем. Опытным путем пришли к выводу, что не надо нам определять его.

— Какие-то неординарные случаи происходили на вашей работе?

Конечно. (Смеется). Так как я была первый инженер, то на меня «повесили» снабжение лаборатории. То есть реактивы, стекло, приборы… И вот однажды иду за зарплатой, а мне ее не выдают: «Бухгалтер сказала, что вам выдавать нельзя. Потому что вы не сдали в металлолом списанный холодильник». Как будто я лично могу сдать… А я Михаилу Федоровичу десять раз говорила (пробоотборщиками и машинами занимался он, я этим делом никогда не руководила), но…

Что ж, пошла к вышестоящим. Зарплату мне, конечно, выдали, и на следующий день увезли этот холодильник в металлолом. Вот так…

Конечно, потом, когда пришла Ольга Ивановна Терновская, физик, то физическую часть передали ей, и я стала заниматься только химической частью. А когда она ушла (по-моему, году в 1972-м, она была постарше нас лет на шесть), вместо нее пришла Галия Шамильевна Ильясова. Она сразу сказала, что ей дополнительные нагрузки не нужны. И поэтому выделили техника, дали ему дополнительную зарплату, и с меня эту нагрузку сняли.

— На курсы повышения квалификации доводилось ездить?

В 1983 году нас послали на учебу в Москву в институт биофизики. Я уже говорила, что собираюсь выходить на пенсию, но приказ есть приказ. И поехали: Галия Шамильевна, Зоя Георгиевна и я. Нам там читали лекции, водили в лаборатории, но там я ничего нового для себя не нашла, проработав уже почти тридцать лет, и получив такое достойное образование.

Зато инженеры-химики из Томска-7 и из «закрытого» Красноярска с удовольствием и благодарностью переписали все наши методики, потому что у них предприятие более молодое, и методики у них хотя и были, но хуже, чем у нас.

Музеи против масла и кружев

Не могли мы обойти стороной тему Питера. Юность, проведенная в этом городе, для многих остается своеобразным эпиграфом ко всей последующей жизни, вектором, определяющим культурное развитие.

— Антонина Прокофьевна, Питер после войны был уже открытым городом? Просто кто-то говорил, что первое время в него не пускали.

Не знаю… Когда мы приехали, был открытым. Может, сразу после блокады не пускали, не знаю. Сейчас вот идет фильм «Ленинград-46», смотрю и удивляюсь, что там бандитский Ленинград показан. Да? У меня муж поступил в институт как раз в 1946 году. Он оканчивал тот же институт, что и я, но он был инженер-механик. Его в 1951 сюда прислали. А в 1953 его уже «списали», потому что тогда только-только еще все начиналось, и он как инженер-механик должен был ремонтировать оборудование, а там — сплошная «грязь». В общем, он профбольной у меня был сразу. И он тоже никогда не говорил, чтобы был в Питере какой-то там бандитизм.

И я, например, помню, что хотя Сясьстрой недалеко, 150 километров от Питера (это с 1970 года чуть ли не через каждые три часа автобус ходил, через нас он идет в Петрозаводск, Лодейное Поле), а тогда только на поезде можно было добраться. И то — до Волховстроя, а потом на какой-нибудь «кукушке», как ее называли, до Сясьстроя.

И два раза в году я ходила рано утром пешком на Невский, там была билетная касса, чтобы предварительно заказать билеты. Идешь в шесть часов утра, народу никого нет, только одни дворники работают, и никогда я не боялась, что может что-то угрожать. Мне казалось, что в то время очень спокойный город был…

Мы очень часто ходили в театры. Может, не ели хлеб с маслом, но в театры мы ходили. И туда ходили пешком и возвращались… Больше всего мы любили театр оперы и балета, возвращались в 11 часов вечера, но я никогда не сталкивалась ни с какой преступностью и не слышала, чтобы кто-то говорил, что какая-то угроза была в это время. Не могу сказать.

— Наверное, просто фильмы стараются делать сейчас, во-первых, чтобы они были зрелищными, во-вторых, берут отдельное какое-то проявление жизни.

Да, может быть, где-нибудь и было что-то такое, но я не могу сказать.

— Так же как 1990-е. Я в Питере в те годы жил, а тут недавно посмотрел фильм про эти годы — сильно удивился.

Вот именно. У меня там дочка живет с 1977 года. И тоже не жаловалась… Как поступила в вуз, так только в отпуск сюда и приезжает.

— Опять же, как говорится, не надо по ночным клубам ходить и всё будет хорошо.

Да уж, в ночные клубы-то мы точно не ходили. Только в театры, в музеи. Как-то у нас такая тяга была. Я и своих детей тоже с пеленок пыталась в музеи таскать (смеется).

Как-то получилось, что свекровь провожали в Архангельск (у меня муж из Архангельска) и в Вологде пересадка (свекровь у меня родом из Кичменского городка Вологодской области). Я с двумя детьми должна была в Вологде выйти (а ехала я в Ленинград), надо было посадить бабушку на поезд, и потом уже снова ехать. И вот одному моему ребенку было два с половиной года, второму — пять с половиной. Я их повела в краеведческий музей в Вологде. Узнала у прохожих, как туда попасть, и мы с такой мелюзгой туда пришли. Сын-то кое-что еще потом помнил, а дочка-то, конечно, ничего не запомнила.

Когда я домой приехала, спрашивают: «Масло-то вологодское купила? А кружева?» Я говорю: «Да я ни в один магазин не ходила, я детей в краеведческий музей водила». Тем более, что меня-то в детстве никто никуда не водил, как жили в поселке городского типа, так и жили. И я с самого рождения детей думала, что я им могу дать? То, что я считаю нужным. Так что, в основном они у меня направлялись не по магазинам, а по музеям…

Отец у меня погиб в 1942 году. И поэтому, выходя замуж, я в память о нем оставила свою девичью фамилию. А мои дети имеют фамилию Гладышевы, как Нина Александровна, невестка моя. Она — заместитель руководителя в Межрегиональном управлении №71. Сын у меня работает руководителем конструкторского бюро на радиоизотопном заводе, а дочь живет в Питере, работает в физико-техническом научно-исследовательском институте им. Иоффе, старший научный сотрудник, кандидат физико-математических наук. У меня четыре внучки, один внук, шесть правнуков и две правнучки. Видите, какая я богатая!

Александр Волынцев

 
По теме
27 марта в замечательном зале гостеприимного спортивно-оздоровительного комплекса «Металлург» города Аша в целях укрепления здоровья, вовлечения обучающихся в систематические занятия физической культурой и спортом,
С 09 октября 2023 года по 14 марта 2024 года прошли I – IV туры городского конкурса социальных проектов «Я – гражданин России», по итогам которого на очную защиту вышли 16 команд из 17 образовательных организаций города Челябинска.
Нацпроект «Образование» создает условия для развития талантливых детей - Кунашакский район В рамках национального проекта «Образование» в Челябинской области реализуются четыре региональных проекта: «Современная школа», «Успех каждого ребенка», «Цифровая образовательная среда»,
Кунашакский район
Risunok313123.jpg - Управление образования 22 марта 2024 года на базе МОУ «СОШ №2 г. Верхнеуральска» прошла ежегодная Всероссийская акция «Сдаем вместе.
Управление образования
Дошколята для дошколят - Управление образования г. Озёрска В этом учебном году в рамках плана сетевого взаимодействия педагоги МБДОУ ЦРР ДС №54 и МБДОУ ДС №50 запланировали несколько  совместных мероприятий.
Управление образования г. Озёрска
Акция «Безопасный лёд!» - Уйский район В целях обеспечения безопасности людей на водных объектах Челябинской области, сотрудниками Чебаркульского инспекторского отделения ЦГИМС ГУ МЧС России  по Челябинской области,
Уйский район
На Южном Урале сотрудники ФСБ обезвредили «черных нефтяников» - Южноуральская панорама Злоумышленники похитили более 200 тонн дизельного топлива. УФСБ России по Челябинской области задержала шестерых местных жителей, которые воровали дизельное топливо в промышленных масштабах.
Южноуральская панорама
Свиной «пожар» по-остроленски - Газета Всходы Встреча с жителями посёлка прошла в сложной обстановке Сегодня, 28 марта 2024 года, состоялась встреча руководителей с жителями п.Остроленский.
Газета Всходы
Врач рассказал, как часто можно есть фастфуд - Областной ЦМП В четверг, 28 марта, врач Челябинского областного центра общественного здоровья и медицинской профилактики Данил Абубакиров стал гостем эфира на «Радио Ваня» в южноуральской столице.
Областной ЦМП
Встреча поколений - Ашинский район         25 марта студенты Ашинского индустриального техникума Жимоедова Карина и Чистяков Илья вместе с советником директора по воспитанию и работе с общественными организациями Бобровой Екатериной Раисовной посетили сла
Ашинский район
Всемирный день театра - Краеведческий музей 27 марта – Всемирный день театра, который ежегодно отмечается с 1962 г. В этот день мы решили рассказать о необычном спектакле, поставленном в Троицкой женской гимназии зимой 1918-1919 гг.
Краеведческий музей